ЛЕОНИД РУВИМОВИЧ СТАВНИЦЕР
Нередко, особенно в начале 70-х, получалось так, что в метрополии я оказывался одновременно с В. Шаевичем. Он, еще с аспирантских лет, был дружен с Л. Ставницером, и потому все чаще я посещал квартиру в центре Москвы, в Колпачном переулке. Там всегда было гостеприимно и интересно, поскольку чета Ставницеров имела широкий круг общения, внимательно следила за событиями, новинками литературы, кино, эстрады, появлением новых имен и пр.
Леня, старше меня на 4 года, небольшого роста, довольно плотный, с подозрительной прической (то ли свои, то ли парик, скорее - последнее), обладает потрясающим чувством юмора, которое привлекает к нему людей. Он часто и удачно хохмит, но может тут же стать серьезным и полностью переключиться на решение непростого технического вопроса.
Натела (она сохранила девичью фамилию, Хубова), по-моему, была его третьей женой и совершенно необходимым дополнением. Из интеллигентной осетинской семьи, спокойная, рассудительная, поддержит практически любую тему, вовремя и тактично поправит супруга.
Этот брак можно назвать счастливым. Ребята пытались вести, и не безуспешно, интеллектуальный, слегка диссидентствующий образ жизни. Попадая к ним из провинциального Кишинева, я, в некоторой степени, приобщался к жизни научной элиты столицы.
Со временем наши встречи стали постоянными. Именно благодаря своим друзьям, я познакомился вживую с творчеством В. Высоцкого, который еще только «начинался», но уже запрещался и замалчивался. Встреча эта состоялась где-то на задворках Москвы, в «заплеванном» и почти забытом клубе (кажется, им. Луначарского), куда можно было попасть только при наличии особого, кустарнейшим образом изготовленного билета.
Концерт был великолепен! Поэт и бард, в черном гольфе и с гитарой, был неутомим, и более 2-х часов веселил и завораживал публику, которая, кто с интересом, кто с обожанием, внимала ему. Никаких усилителей, естественно, не было, но голос его звучал отлично и был слышен во всех концах не очень малого зала. Когда кто-то попытался записать фрагмент выступления, а он увидел это, тут же, не без юмора, попросил прекратить попытку. Отвечал на разные вопросы. Держался уверенно и с достоинством.
В конце 90-х о Л. Ставницере и его семье «написалось» вот это «рифмотворение»:
Уроженцу Шепетовки,
Харьковчанину и москвичу,
Доброму товарищу и другу
Вот чего сказать хочу:
Вчера мне встретился Исéров,
Конечно, «пили, как всегда, «Бордо»
И вспоминали сё да то...
Как, вдруг, пред наши мутны очи
Явился ты, Ставницер. Точно?
И мне пришла такая мысль:
Что так сложилась моя жизнь,
Что роль твоя в ней многозначна,
В хорошем смысле - «однозначно»!*
Теперь я попытаюсь это показать.
Тебе судить и что-нибудь сказать.
________________
*тональность Влад. Вольф. Жир-го
Впервые встретились мы там,
Где нужно было принимать решенье:
Переходить мне Рубикон
Или искать себе другое примененье.
Быть аспирантом у Баркана!?
Альтернативы нет. В растерянности я:
Ведь колодцы опускные вот уже три года
Как работа и епархия моя.
Но тут открылась дверь и физия твоя
Предстала предо мной, сияя.
Узнав кто я, и дело в чем,
С типичным харьковским азартом
Легко мне объяснил, что колодцы не причем,
Что горшки не боги обжигают,
А Баркан меня, еще не зная, обожает.
Как я тебе поверил... и решился?...
Вот так еще один динамик появился.
Ну, а дальше? Дальше всяко было.
Был преферанс у нас в общаге,
Где собирались всë трудяги:
Шаевич, Фотиева, Бронштейн
(который также Семендяев сын).
Иногда был и портвейн...
Партнеры все как на подбор
И с ними Ленька Ставницóр.
(За искаженье дико извиняюсь
И голову повинную склоняю).
Были жуткие конвульсии Перкова,
Когда разнос ему устраивал Баркан.
Было появленье Ильичева,
Был и Евген Андреич Сорочан.
Были незащиты докторской Подольским,
После которых ты сказал:
«Ах, раз так, я подожду - вот им.»
И сколько времени ты потерял?...
А много лет было вот так:
Из Кишинева на Колпачный,
Как правило, всегда я приезжал,
И заботами Нателлы почти домой я попадал,
И интересного немало тут же, с порога, узнавал.
Я вместе с вами наблюдал,
Как вырастали Евтушенко, Табаков,
Высоцкий, Фрейндлих, Козаков.
Слушал Галича и Глорию Гейнор.
И не однажды возникал меж нами спор,
Кто победит: Каспаров или Карпов...
А за окном давно ночной покров.
Видел я как Леночка росла,
И было у нее два дяди Вали:
Шаевич - номер первый, я - второй.
Сейчас ее они бы не узнали
Уж больно много лет прошло, хоть вой - не вой.
Видел также в коридоре,
По дороге в туалет
Вся стена вместо обоев
В сигаретах разных лет.
Хозяина хобби и гордость,
Занятие каждому гостю.
В коллекцию я также лепту внес
И не одну пачку привез.
Бывал и ты в Молдавии прекрасной,
Гостеприимной и сейсмоопасной.
Но это очень странная страна,
Есть в ней особенность одна:
Когда туда ты попадаешь
Почти все быстро забываешь
За счет и с помощью отличного вина.
И тем не менее мы помним:
Детище Баркана -
Наш уникальный сейсмополигон,
Где столько сделано классных работ!
(Хоть часто голова болела от забот).
Ярутина - министра не было мудрей;
Его пятидесятилетний юбилей.
И конференцию седьмую
Дунайско-Европейскую.
И, безусловно, массу ощущений
От пережитых двух землетрясений.
Но вот такая жизнь закончилась!
Настала перестройка.
Незалежність и вокруг помойка.
Исчезли аванс и зарплата.
Зато возросла абонплата.
Понаделали границы и таможни.
І от вже більш ніж 10 років
Як до Москви поїхати не можу.
Государство наше, пся,
Опустило всех и вся.
Кое-кто поднялся,
Но, увы, не я.
И просвета не видно,
И ужасно, и до слез обидно,
Но плакать или материться стыдно.
В этой милой ситуации
Написал я диссертацию.
(Ну, а что мне оставалось
Без доп.работы и дотации).
И вновь не могу без тебя обойтись -
Быть оппонентом моим согласись.
Будь ласка, на неї ти подивись.
Бо нема ще у неньки в достатку
Фахівців - динаміків хоча б з десятку.
Здесь пора остановиться,
Вновь налить и чокнуться...
Смутно помню, как прощаясь,
Юра рассказал,
Что на фазенде своей
Выращивает сельдерей.
В.Т. 1999